- Гм, кто-то оставил здесь свои калоши! - сказал
сторож. - Это, наверно, лейтенант, что живет наверху.
Вот ведь какой, бросил их у самых ворот! 
 Честный сторож, конечно, хотел было немедленно
позвонить и отдать калоши их законному владельцу, тем
более что у лейтенанта еще горел свет, - но побоялся
разбудить соседей. 
 - Ну и тепло, должно быть, ходить в таких калошах!
- сказал сторож. - А кожа до чего мягкая! 
 Калоши пришлись ему как раз впору. 
 - И ведь как странно устроен мир, - продолжал он.
- Взять хотя бы этого лейтенанта: мог бы сейчас преспо-
койно спать в теплой постели, - так нет же, всю ночь
шагает взад и вперед по комнате. Вот кому счастье! Нет
у него ни жены, ни детей, ни тревог, ни забот; каждый
вечер по гостям разъезжает. Хорошо бы мне поменяться с
ним местами: я тогда стал бы самым счастливым человеком
на земле! 
 Не успел он это подумать, как волшебной силой ка-
лош мгновенно перевоплотился в того офицера, что жил
наверху. Теперь он стоял посреди комнаты, держа в руках
листок розовой бумаги со стихами, которые написал сам
лейтенант. Да и к кому иной раз не является поэтическое
вдохновение! Вот тогда-то мысли и выливаются в стихи.
На розовом листке было написано следующее: 
 БУДЬ Я БОГАТ 
 "Будь я богат, - мальчишкой я мечтал,
- 
 Я непременно б офицером стал, 
 Носил бы форму, саблю и плюмаж!" 
 Но оказалось, что мечты - мираж. 
 Шли годы - эполеты я надел, 
 Но, к сожаленью, бедность - мой удел.
 Веселым мальчиком, в вечерний час, 
 Когда, ты помнишь, я бывал у вас, 
 Тебя я детской сказкой забавлял, 
 Что составляло весь мой капитал. 
 Ты удивлялась, милое дитя, 
 И целовала губы мне шутя. 
 Будь я богат, я б и сейчас мечтал 
 О той, что безвозвратно потерял... 
 Она теперь красива и умна, 
 Но до сих пор сума моя бедна, 
 А сказки не заменят капитал, 
 Которого всевышний мне не дал. 
 Будь я богат, я б горечи не знал 
 И на бумаге скорбь не изливал, 
 Но в эти строки душу я вложил 
 И посвятил их той, которую любил. 
 В стихи мои вложил я пыл любви! 
 Бедняк я. Бог тебя благослови! 
 Да, влюбленные вечно пишут подобные стихи, но люди
благоразумные их все-таки не печатают. Чин лейтенанта,
любовь и бедность - вот злополучный треугольник, или,
вернее, треугольная половина игральной кости, брошенной
на счастье и расколовшейся. Так думал лейтенант, опус-
тив голову на подоконник и тяжко вздыхая: 
 "Бедняк сторож и тот счастливее, чем я. Он не зна-
ет моих мучений. У него есть домашний очаг, а жена и
дети делят с ним и радость и горе. Ах, как бы мне хоте-
лось быть на его месте, ведь он гораздо счастливее ме-
ня!" 
 И в этот же миг ночной сторож снова стал ночным
сторожем: ведь офицером он сделался лишь благодаря ка-
лошам, но, как мы видели, не стал от этого счастливее и
захотел вернуться в свое прежнее состояние. Итак, ноч-
ной сторож опять сделался ночным сторожем. 
 "Какой скверный сон мне приснился! - сказал он. -
А впрочем, довольно забавный. Приснилось мне, что я
стал тем самым лейтенантом, который живет у нас навер-
ху, - и до чего же скучно он живет! Как мне не хватало
жены и ребятишек: кто-кто, а они всегда готовы зацело-
вать меня до смерти". 
 Ночной сторож сидел на прежнем месте и кивал в
такт своим мыслям. Сон никак не выходил у него из голо-
вы, а на ногах все еще были надеты калоши счастья. По
небу покатилась звезда. 
 "Ишь как покатилась, - сказал себе сторож. - Ну
ничего, их там еще много осталось, - А хорошо бы уви-
деть поближе все эти небесные штуковины. Особенно луну:
она не то что звезда, меж пальцев не проскользнет. Сту-
дент, которому моя жена белье стирает, говорит, что
после смерти мы будем перелетать с одной звезды на дру-
гую. Это, конечно, вранье, а все же как было бы инте-
ресно этак путешествовать! Эх, если б только мне уда-
лось допрыгнуть до неба, а тело пусть бы лежало здесь,
на ступеньках". 
 Есть вещи, о которых вообще нужно говорить очень
осторожно, особенно если на ногах у тебя калоши
счастья! Вот послушайте, что произошло со сторожем. 
 Мы с вами наверняка ездили на поезде или на паро-
ходе, которые шли на всех парах. Но по сравнению со
скоростью света их скорость все равно что скорость ле-
нивца или улитки. Свет бежит в девятнадцать миллионов
раз быстрее самого лучшего скорохода, но не быстрее
электричества. Смерть - это электрический удар в серд-
це, и на крыльях электричества освобожденная душа уле-
тает из тела. Солнечный луч пробегает двадцать миллио-
нов миль всего за восемь минут с секундами, но душа еще
быстрее, чем свет, покрывает огромные пространства,
разделяющие звезды. 
 Для нашей души пролететь расстояние между двумя
небесными светилами так же просто, как нам самим дойти
до соседнего дома. Но электрический удар в сердце может
стоить нам жизни, если на ногах у нас нет таких калош
счастья, какие были у сторожа. 
 В несколько секунд ночной сторож пролетел прост-
ранство в пятьдесят две тысячи миль, отделяющее землю
от луны, которая, как известно, состоит из вещества го-
раздо более легкого, чем наша земля, и она примерно та-
кая же мягкая, как только что выпавшая пороша. 
 Сторож очутился на одной из тех бесчисленных лун-
ных кольцевых гор, которые известны нам по большим лун-
ным картам доктора Мэдлера. Ведь ты тоже видел их, не
правда ли? В горе образовался кратер, стенки которого
почти отвесно обрывались вниз на целую датскую милю, а
на самом дне кратера находился город. Город этот напо-
минал яичный белок, выпущенный в стакан воды, - такими
прозрачными и легкими казались его башни, купола и па-
русообразные балконы, слабо колыхавшиеся в разреженном
воздухе луны. А над головой сторожа величественно плыл
огромный огненно-красный шар - наша земля. 
 На луне было множество живых существ, которых мы
бы назвали людьми, если б они не так сильно отличались
от нас и по своей внешности и по языку. Трудно было
ожидать, чтобы душа сторожа понимала этот язык, - одна-
ко она прекрасно его понимала. 
 Да, да, можете удивляться, сколько хотите, но душа
сторожа сразу научилась языку жителей луны. Чаще всего
они спорили о нашей земле. Они очень и очень сомнева-
лись в том, что на земле есть жизнь, ибо воздух там,
говорили они, слишком плотный, и разумное лунное созда-
ние не могло бы им дышать. Они утверждали далее, что
жизнь возможна только на луне - единственной планете,
где уже давным-давно зародилась жизнь. 
 Но вернемся на Восточную улицу и посмотрим, что
сталось с телом сторожа. 
 Безжизненное, оно по-прежнему сидело на ступень-
ках; палка со звездой на конце, - у нас ее прозвали
"утренней звездой", - выпала из рук, а глаза уставились
на луну, по которой сейчас путешествовала душа сторожа.
 - Эй, сторож, который час? - спросил какой-то про-
хожий; не дождавшись ответа, он слегка щелкнул сторожа
по носу. Тело потеряло равновесие и во всю длину растя-
нулось на тротуаре. 
 Решив, что сторож умер, прохожий пришел в ужас, а
мертвый так и остался мертвым. Об этом сообщили куда
следует, и утром тело отвезли в больницу. 
 Вот заварилась бы каша, если бы душа вернулась и,
как и следовало ожидать, принялась бы искать свое тело
там, где рассталась с ним, то есть на Восточной улице.
Обнаружив пропажу, она скорее всего сразу же кинулась
бы в полицию, в адресный стол, оттуда в бюро по розыску
вещей, чтобы дать объявление о пропаже в газете, и лишь
в последнюю очередь отправилась бы в больницу. Впрочем,
о душе беспокоиться нечего - когда она действует самос-
тоятельно, все идет прекрасно, и лишь тело мешает ей и
заставляет ее делать глупости. 
 Так вот, когда сторожа доставили в больницу и
внесли в мертвецкую, с него первым долгом, конечно,
сняли калоши, и душе волей-неволей пришлось прервать
свое путешествие и возвратиться в тело. Она сразу же
отыскала его, и сторож немедленно ожил. Потом он уве-
рял, что это была самая бредовая ночь в его жизни. Он
даже за две марки не согласился бы вновь пережить все
эти ужасы. Впрочем, теперь все это позади. 
 Сторожа выписали в тот же день, а калоши остались
в больнице.