Ель
Стояла в лесу этакая славненькая елочка; место у нее
было хорошее: и солнышко ее пригревало, и воздуха было
вдосталь, а вокруг росли товарищи постарше, ель да сосна.
Только не терпелось елочке самой стать взрослой: не
думала она ни о теплом солнышке, ни о свежем воздухе;
не замечала и говорливых деревенских детишек, когда
они приходили в лес собирать землянику или малину.
Наберут полную кружку, а то нанижут ягоды на соломины,
подсядут к елочке и скажут:
- Какая славная елочка!
А ей хоть бы и вовсе не слушать таких речей.
Через год подросла елочка на один побег, через год вытянулась
еще немножко; так, по числу побегов, всегда можно
узнать, сколько лет росла елка.
- Ах, быть бы мне такой же большой, как другие! -
вздыхала елка. - Уж как бы широко раскинулась я
ветвями да выглянула макушкой на вольный свет! Птицы
вили бы гнезда у меня в ветвях, а как подует ветер,
я кивала бы с достоинством, не хуже других!
И не были ей в радость ни солнце, ни птицы, ни алые
облака, утром и вечером проплывавшие над нею.
Когда стояла зима и снег лежал вокруг искрящейся
белой пеленой, частенько являлся вприпрыжку заяц и перескакивал
прямо через елочку - такая обида! Но прошло две зимы, и на
третью елка так подросла, что зайцу уже приходилось обегать ее кругом.
"Ах! Вырасти, вырасти, стать большой и старой - лучше этого
нет ничего на свете!" - думала елка.
По осени в лес приходили дровосеки и валили сколько-то самых
больших деревьев. Так случалось каждый год, и елка, теперь
уже совсем взрослая, всякий раз трепетала, - с таким стоном
и звоном падали наземь большие прекрасные деревья. С них
срубали ветви, и они были такие голые, длинные, узкие -
просто не узнать. Но потом их укладывали на повозки, и лошади
увозили их прочь из лесу. Куда? Что их ждало?
Весной, когда прилетели ласточки и аисты, елка спросила у них:
- Вы не знаете, куда их увезли? Они вам не попадались?
Ласточки не знали, но аист призадумался, кивнул головой и сказал:
- Пожалуй, что знаю. Когда я летел из Египта, мне встретилось
много новых кораблей с великолепными мачтами. По-моему, это
они и были, от них пахло елью. Я с ними много раз здоровался,
и голову они держали высоко, очень высоко.
- Ах, если б и я была взрослой и могла поплыть через море!
А какое оно из себя, это море? На что оно похоже?
- Ну, это долго рассказывать, - ответил аист и улетел.
- Радуйся своей молодости! - говорили солнечные лучи. -
Радуйся своему здоровому росту, юной жизни, которая играет в тебе!
И ветер ласкал елку, и роса проливала над ней слезы, но
она этого не понимала.
Как подходило рождество, рубили в лесу совсем юные елки,
иные из них были даже моложе и ниже ростом, чем наша,
которая не знала покоя и все рвалась из лесу. Эти деревца, а
они, кстати сказать, были самые красивые, всегда сохраняли
свои ветки, их сразу укладывали на повозки, и лошади
увозили их из лесу.
- Куда они? - спрашивала елка. - Они ведь не больше меня,
а одна так и вовсе меньше. Почему они сохранили все свои ветки?
Куда они едут?
- Мы знаем! Мы знаем! - чирикали воробьи. - Мы бывали в городе
и заглядывали в окна! Мы знаем, куда они едут! Их ждет такой
блеск и слава, что и не придумаешь! Мы заглядывали в окна,
мы видели! Их сажают посреди теплой комнаты и украшают замечательными
вещами - золочеными яблоками, медовыми пряниками, игрушками и сотнями свечей!
- А потом? - спрашивала елка, трепеща ветвями. - А потом?
Потом что?
- Больше мы ничего не видали! Это было бесподобно!
- А может, и мне суждено пойти этим сияющим путем! - ликовала елка. -
Это еще лучше, чем плавать по морю. Ах, как я томлюсь!
Хоть бы поскорей опять рождество! Теперь и я такая же
большая и рослая, как те, которых увезли в прошлом году.
Ах, только бы мне попасть на повозку! Только бы попасть в
теплую комнату со всей этой славой и великолепием! А потом?..
Ну, а потом будет что-то еще лучше, еще прекраснее, а то к
чему же еще так наряжать меня? Уж конечно, потом будет что-то
еще более величественное, еще более великолепное! Но что? Ах,
как я тоскую, как томлюсь! Сама не знаю, что со мной делается!
- Радуйся мне! - говорили воздух и солнечный свет. - Радуйся
своей юной свежести здесь, на приволье!
Но она ни капельки не радовалась; она росла и росла, зиму и
лето стояла она зеленая; темно-зеленая стояла она, и все,
кто ни видел ее, говорили: "Какая славная елка!" - и под
рождество срубили ее первую. Глубоко, в самое нутро ее вошел
топор, елка со вздохом пала наземь, и было ей больно, было дурно,
и не могла она думать ни о каком счастье, и тоска была разлучаться
с родиной, с клочком земли, на котором она выросла: знала она,
что никогда больше не видать ей своих милых старых товарищей,
кустиков и цветов, росших вокруг, а может, даже и птиц. Отъезд
был совсем невеселым.
Очнулась она, лишь когда ее сгрузили во дворе вместе с
остальными и чей-то голос сказал:
- Вот эта просто великолепна! Только эту!
Пришли двое слуг при полном параде и внесли елку в большую
красивую залу. Повсюду на стенах висели портреты, на большой
изразцовой печи стояли китайские вазы со львами на крышках;
были тут кресла-качалки, шелковые диваны и большие столы, а
на столах книжки с картинками и игрушки, на которые потратили,
наверное, сто раз по сто риксдалеров, - во всяком случае, дети
говорили так. Елку поставили в большую бочку с песком, но никто
бы и не подумал, что это бочка, потому что она была обернута
зеленой материей, а стояла на большом пестром ковре. Ах, как
трепетала елка! Что-то будет теперь? Девушки и слуги стали
наряжать ее. На ветвях повисли маленькие сумочки, вырезанные
из цветной бумаги, и каждая была наполнена сластями; золоченые
яблоки и грецкие орехи словно сами выросли на елке, и больше
ста маленьких свечей, красных, белых и голубых, воткнули ей в
ветки, а на ветках среди зелени закачались куколки, совсем как
живые человечки - елка еще ни разу не видела таких, - закачались
среди зелени, а вверху, на самую макушку ей посадили усыпанную
золотыми блестками звезду. Это было великолепно, совершенно бесподобно...
- Сегодня вечером, - говорили все, - сегодня вечером она засияет!
"Ах! - подумала елка. - Скорей бы вечер! Скорей бы зажгли свечи!
И что же будет тогда? Уж не придут ли из леса деревья посмотреть на меня?
Уж не слетятся ли воробьи к окнам? Уж не приживусь ли я здесь,
уж не буду ли стоять разубранная зиму и лето?"
Да, она изрядно во всем разбиралась и томилась до того, что у
нее прямо-таки раззуделась кора, а для дерева это все равно что
головная боль для нашего брата.
И вот зажгли свечи. Какой блеск, какое великолепие! Елка затрепетала
всеми своими ветвями, так что одна из свечей пошла огнем по ее
зеленой хвое; горячо было ужасно.
- Господи помилуй! - закричали девушки и бросились гасить огонь.
Теперь елка не смела даже и трепетать. О, как страшно ей было! Как
боялась она потерять хоть что-нибудь из своего убранства, как была
ошеломлена всем этим блеском... И тут распахнулись створки дверей,
и в зал гурьбой ворвались дети, и было так, будто они вот-вот
свалят елку. За ними степенно следовали взрослые. Малыши замерли на
месте, но лишь на мгновение, а потом пошло такое веселье, что только
в ушах звенело. Дети пустились в пляс вокруг елки и один за другим
срывали с нее подарки.
"Что они делают? - думала елка. - Что будет дальше?"
И выгорали свечи вплоть до самых ветвей, и когда они выгорели, их
потушили, и дозволено было детям обобрать елку. О, как они набросились
на нее! Только ветки затрещали. Не будь она привязана макушкой с
золотой звездой к потолку, ее бы опрокинули.
Дети кружились в хороводе со своими великолепными игрушками, а на
елку никто и не глядел, только старая няня высматривала среди ветвей,
не осталось ли где забытого яблока или финика.
- Сказку! Сказку! - закричали дети и подтащили к елке маленького
толстого человечка, и он уселся прямо под ней.
- Так мы будем совсем как в лесу, да и елке не мешает послушать, -
сказал он, - только я расскажу всего одну сказку. Какую хотите:
про Иведе-Аведе или про Клумпе-Думпе, который с лестницы свалился,
а все ж таки в честь попал да принцессу за себя взял?
- Про Иведе-Аведе! - кричали одни.
- Про Клумпе-Думпе! - кричали другие.
И был шум и гам, одна только елка молчала и думала: "А я-то что же,
уж больше не с ними, ничего уж больше не сделаю?" Она свое отыграла,
она, что ей было положено, сделала.
И толстый человечек рассказал про Клумпе-Думпе, что с лестницы
свалился, а все ж таки в честь попал да принцессу за себя взял.
Дети захлопали в ладоши, закричали: "Еще, еще расскажи!", им хотелось
послушать и про ИведеАведе, но пришлось остаться при Клумпе-Думпе.
Совсем притихшая, задумчивая стояла елка, птицы в лесу ничего
подобного не рассказывали. "Клумпе-Думпе с лестницы свалился,
а все ж таки принцессу за себя взял! Вот, вот, бывает же такое на свете!" -
думала елка и верила, что все это правда, ведь рассказывал-то такой
славный человек. "Вот, вот, почем знать? Может, и я с лестницы
свалюсь и выйду за принца". И она радовалась, что назавтра ее
опять украсят свечами и игрушками, золотом и фруктами.
"Уж завтра-то я не буду так трястись! - думала она. -
Завтра я вдосталь натешусь своим торжеством.
Опять услышу сказку про Клумпе-Думпе, а может,
и про Иведе-Аведе". Так, тихая и задумчивая,
простояла она всю ночь.
Поутру пришел слуга со служанкой.
"Сейчас меня опять начнут наряжать!" - подумала елка.
Но ее волоком потащили из комнаты, потом вверх по
лестнице, потом на чердак, а там сунули в темный угол,
куда не проникал дневной свет.
"Что бы это значило? - думала елка. - Что мне тут делать?
Что я могу тут услышать?" И она прислонилась к стене и
так стояла и все думала, думала. Времени у нее было
достаточно. Много дней и ночей миновало; на чердак никто
не приходил. А когда наконец кто-то пришел, то затем лишь,
чтобы поставить в угол несколько больших ящиков. Теперь
елка стояла совсем запрятанная в угол, о ней как будто
окончательно забыли.
"На дворе зима! - подумала она. - Земля затвердела и
покрылась снегом, люди не могут пересадить меня, стало
быть, я, верно, простою тут под крышей до весны.
Как умно придумано! Какие они все-таки добрые, люди!..
Вот если б только тут не было так темно, так страшно
одиноко... Хоть бы один зайчишка какой! Славно все-таки
было в лесу, когда вокруг снег, да еще заяц проскочит,
пусть даже и перепрыгнет через тебя, хотя тогда-то я
этого терпеть не могла. Все-таки ужасно одиноко здесь наверху!"
- Пип! - сказала вдруг маленькая мышь и выскочила из
норы, а за нею следом еще одна малышка. Они обнюхали
елку и стали шмыгать по ее ветвям.
- Тут жутко холодно! - сказали мыши. - А то бы просто благодать!
Правда, старая елка?
- Я вовсе не старая! - отвечала елка. - Есть много деревьев
куда старше меня!
- Откуда ты? - спросили мыши. - И что ты знаешь? -
Они были ужасно любопытные. - Расскажи нам про самое
чудесное место на свете! Ты была там? Ты была когда-нибудь
в кладовке, где на полках лежат сыры, а под потолком висят
окорока, где можно плясать по сальным свечам, куда войдешь
тощей, откуда выйдешь жирной?
- Не знаю я такого места, - сказала елка, - зато знаю лес,
где солнце светит и птицы поют!
И рассказала елка все про свою юность, а мыши отродясь
ничего такого не слыхали и, выслушав елку, сказали:
- Ах, как много ты видела! Ах, как счастлива ты была!
- Счастлива? - переспросила елка и задумалась над своими словами. -
Да, пожалуй, веселые были денечки!
И тут рассказала она про сочельник, про то, как ее разубрали
пряниками и свечами.
- О! - сказали мыши. - Какая же ты была счастливая, старая елка!
- Я вовсе не старая! - сказала елка. - Я пришла из лесу только
нынешней зимой! Я в самой поре! Я только что вошла в рост!
- Как славно ты рассказываешь! - сказали мыши и на следующую
ночь привели с собой еще четырех послушать ее, и чем больше
елка рассказывала, тем яснее припоминала все и думала:
"А ведь и в самом деле веселые были денечки! Но они вернутся,
вернутся Клумпе-Думпе с лестницы свалился, а все ж таки
принцессу за себя взял, так, может, и я за принца выйду!"
И вспомнился елке этакий хорошенький молоденький дубок,
что рос в лесу, и был он для елки настоящий прекрасный принц.
- А кто такой Клумпе-Думпе? - спросили мыши.
И елка рассказала всю сказку, она запомнила ее слово в слово.
И мыши подпрыгивали от радости чуть ли не до самой ее верхушки.
На следующую ночь мышей пришло куда больше, а в воскресенье
явились даже две крысы. Но крысы сказали, что сказка вовсе
не так уж хороша, и мыши очень огорчились, потому что теперь
и им сказка стала меньше нравиться.
- Вы только одну эту историю и знаете? - спросили крысы.
- Только одну! - отвечала елка. - Я слышала ее в самый счастливый
вечер всей моей жизни, но тогда я и не думала, как счастлива я была.
- Чрезвычайно убогая история! А вы не знаете какой-нибудь еще -
со шпиком, с сальными свечами? Истории про кладовую?
- Нет, - отвечала елка.
- Так премного благодарны! - сказали крысы и убрались восвояси.
Мыши в конце концов тоже разбежались, и тут елка сказала,
вздыхая: - А все ж хорошо было, когда они сидели вокруг,
эти резвые мышки, и слушали, что я им рассказываю!
Теперь и этому конец. Но уж теперь-то я не упущу случая
порадоваться, как только меня снова вынесут на белый свет!
Но когда это случилось... Да, это было утром, пришли люди
и шумно завозились на чердаке. Ящики передвинули, елку
вытащили из угла; ее, правда, больнехонько шваркнули
об пол, но слуга тут же поволок ее к лестнице, где
брезжил дневной свет.
"Ну вот, это начало новой жизни!" - подумала елка.
Она почувствовала свежий воздух, первый луч солнца,
и вот уж она на дворе. Все произошло так быстро; елка
даже забыла оглядеть себя, столько было вокруг такого,
на что стоило посмотреть. Двор примыкал к саду, а в
саду все цвело. Через изгородь перевешивались свежие,
душистые розы, стояли в цвету липы, летали ласточки.
"Вить-вить! Вернулась моя женушка!" - щебетали они,
но говорилось это не про елку.
"Уж теперь-то я заживу", - радовалась елка, расправляя
ветви. А ветви-то были все высохшие да пожелтевшие, и
лежала она в углу двора в крапиве и сорняках. Но на
верхушке у нее все еще сидела звезда из золоченой бумаги
и сверкала на солнце.
Во дворе весело играли дети - те самые, что в сочельник
плясали вокруг елки и так радовались ей. Самый младший
подскочил к елке и сорвал звезду.
- Поглядите, что еще осталось на этой гадкой старой елке! -
сказал он и стал топтать ее ветви, так что они захрустели под его сапожками.
А елка взглянула на сад в свежем убранстве из цветов,
взглянула на себя и пожалела, что не осталась в своем
темном углу на чердаке; вспомнила свою свежую юность в
лесу, и веселый сочельник, и маленьких мышек, которые с
таким удовольствием слушали сказку про Клумпе-Думпе.
- Конец, конец! - сказало бедное деревцо. - Уж хоть бы
я радовалась, пока было время. Конец, конец!
Пришел слуга и разрубил елку на щепки - вышла целая охапка;
жарко запылали они под большим пивоваренным котлом; и так
глубоко вздыхала елка, что каждый вздох был как маленький
выстрел; игравшие во дворе дети сбежались к костру,
уселись перед ним и, глядя в огонь, кричали:
- Пиф-паф!
А елка при каждом выстреле, который был ее глубоким вздохом,
вспоминала то солнечный летний день, то звездную зимнюю ночь
в лесу, вспоминала сочельник и сказку про Клумпе-Думпе -
единственную, которую слышала и умела рассказывать... Так она и сгорела.
Мальчишки играли во дворе, и на груди у самого младшего красовалась
звезда, которую носила елка в самый счастливый вечер своей жизни;
он прошел, и с елкой все кончено, и с этой историей тоже.
Кончено, кончено, и так бывает со всеми историями. |